Том 6. Письма - Страница 6

Очень удачно я его написал в экономическом отношении (черновик — 10 листов больших, и 10 листов беловых написал), только уж очень резко я обличал пороки развратных людей мира сего.

Надеюсь на тебя, как на друга и даже больше чем друга (если не понравится, то я не буду тебя считать больше друга, потому что это = + равенству и единству), что ты мне все простишь, и мы снова будем жить по-прежнему и даже должны лучше.

Глубоко любящий тебя С. Есенин

На конверте: Рязань.

Хлебная ул. д. Ивана Фрол.

Фролова

Передать в село Калитинку

для Учительницы

Марии П. Бальзамовой

Бальзамовой М. П., 9 февраля 1913

М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ

9 февраля 1913 г. Москва

Дорогая Маня! Благодарю за ответ. Ты просишь объяснения слов «чего —… ждем». Здесь очень все ясно. Ведь ты знаешь, что случилось с Молотовым (герой романа Помялов<ского>). Посмотри, какой он идеалист и либерал, и чем он кончает. Эх, действительно что-то скучно, господа! Жениться, забыть все свои порывы, изменить убеждениям и окунуться в пошлые радости семейной жизни. Зачем, зачем он совершил такой шаг. (А Помяловского я теперь не признаю, хотя и не признавал, он слишком снисходительно относится к его поступкам.)

Вот и с нами, пожалуй, может случиться сие.

——

Начинаю так, чтобы больше тебе написать.

Ты ошибаешься, что я писал драму в прозе. Нет, я писал, как обыкновенно, стихами. Теперь меня опять заставляют его переписать. Есть немного ошибок со стороны логики, это вещь неважная. Читала ли ты когда в «Русском слове» статьи Яблоновского? Я с ним говорил по телефону относительно себя, он просил меня прислать ему все мои вещи. У меня теперь много. Теперь у меня есть еще новый друг, некто Исай Павлов, по убеждениям сходен с нами (с Панфиловым и мною), последователь и ярый поклонник Толстого, тоже вегетарианец. Он увлекается моими твореньями, заучивает их наизусть, поправляет по своему взгляду и наконец отнес Яблоновскому. Вот я теперь жду, что мне скажут. Панфилову, я думаю, тебе не следует писать после всего этого. Но ты, впрочем, как хочешь, я не знаю…

Стихотворение тебе я уже давно написал, но как-то написать в письме было неохота. Я, признаться сказать, не люблю писать письма, читать их люблю. Я не знаю, почему такое сегодня я вышел из рамок, обыкновенно я всегда стараюсь как бы поскорее отделаться от письма. Потому и грешен, иногда совершенно упускаю из виду нарочно разные деловые вопросы. Панфилов и то наконец примирился со мной. Он страстно любит писать письма. Ну да ладно. Вот тебе стихотворение: Ты плакала в вечерней тишине, И слезы горькие на землю упадали, И было тяжело и так печально мне, И все же мы друг друга не поняли. Умчалась ты в далекие края, И все мечты мои увянули без цвета, И вновь опять один остался я Страдать душой без ласки и привета. И часто я вечернею порой Хожу к местам заветного свиданья, И вижу я в мечтах мне милый образ твой, И слышу в тишине тоскливые рыданья.

Больше, хоть убей, не могу дописать письма, да, к счастию, уже половина 1-го.

Засиделся с тобою, а завтра что?

Ну, пожелаю доброй ночи и приятных снов.

На конверте: Рязань.

Хлебная улица.

Д. И. Ф. Фролова

передать в село

Калитинку

Е. В. Б. учительнице

Марии Парьменовной

Бальзамовой.

Панфилову Г. А., февраль-марта 1913

Г. А. ПАНФИЛОВУ

Вторая половина февраля — начало марта (?) 1913 г. Константиново

Дорогой Гриша! Прости, что долго не писал. (Забудем прошлое, уставим общий лад.) Гриша, сейчас я нахожусь дома. Каким образом я попал, объяснить в этом письме не представляется возможности. Но зато все это знает Павлов. Знаешь, Гриша, ты пиши поскорее ему письмо. Он просил меня об этом. Сейчас я совершенно разлаженный. Кругом все больно и на все тяжело и обидно.

Не знаю, много ли времени продолжится это животное состояние. Я попал в тяжелые тиски отца. Жаль, что я молод!… Никак не вывернешься.

Не знаю, что и писать, и голова тяжела, как свинец.

Отовсюду по роже скользит влага. Удрученное состояние. Скоро поеду в Рязань.

Слушай, ты пропиши Павлову, что я писать пока ему погожу. Но я, скажи ему, весьма всем доволен и очень рад, что его духовный перелом увенчался смиренным Раскаянием. Я нисколько на это не сетую.

Все остальное я объясню тебе после.

Присылай наклейку. Я купил Надсона за 2 р. 25 к., как у Хитрова, только краска коричневая.

Слишком больно голову.

С. Е.

Спроси его, как конкурс?

Панфилову Г. А., 16 марта — 13 апреля 1913

Г. А. ПАНФИЛОВУ

Между 16 марта и 13 апреля 1913 г. Москва

Дорогой Гриша! Извини, что запоздал ответом. Вопрос о том, изменился ли я в чем-либо, заставил меня подумать и проанализировать себя. Да, я изменился. Я изменился во взглядах, но убеждения те же и еще глубже засели в глубине души. По личным убеждениям я бросил есть мясо и рыбу, прихотливые вещи, как-то вроде шоколада, какао, кофе не употребляю и табак не курю. Этому всему будет скоро 4 месяца. На людей я стал смотреть тоже иначе. Гений для меня — человек слова и дела, как Христос. Все остальные, кроме Будды, представляют не что иное, как блудники, попавшие в пучину разврата. Разумеется, я и имею симпатию и к таковым людям, как, напр<имер>, Белинский, Надсон, Гаршин и Златовратский и др., но как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов — я не признаю. Тебе, конечно, известны цинизм А. П<ушкина>, грубость и невежество М. Л<ермонтова>, ложь и хитрость А. К<ольцова>, лицемерие, азарт и карты, и притеснение дворовых Н. Н<екрасовым>. Гоголь — это настоящий апостол невежества, как и назвал его Б<елинский> в своем знаменитом письме. А про Некрасова можешь даже судить по стихотвор<ению> Никитина «Поэту обличителю». Когда-то ты мне писал о Бодлере и Кропоткине, этих подлецах, о которых мы с тобой поговорим после. Жаль, что не приходится нам увидеться, мы бы поговорили чередом, а не как в письмах. На пасху я поеду домой и не теряю надежды съездить к тебе, хотя бы на один день. Недавно я устраивал агитацию среди рабочих, письмом. Я распространял среди них ежемесячный журнал «Огни» с демократическим направлением. Очень хорошая вещь. Цена годовая 65 к. Ты должен обязательно подписаться. После пасхи я буду там помещать свои вещи.