Том 6. Письма - Страница 178

178

„Да, ты знаешь, — обратился Сергей ко мне, — мы сегодня с Галей в театре встретились, видела бы ты, как она смутилась. Бросьте, Галя, ничего дурного не случилось! — улыбаясь, говорил Сергей. — Это Покровский был с Вами?“ Гром, пожар — ничто не могло так ошарашить меня, как это известие; Покровский был близкий человек Гали до Сергея. У него была жена, но Галя без Сергея иногда встречалась с ним. Я знала это. Конец покою, Сергей опять без угла и одинок. Сергей быстро уехал на Кавказ. Мне он прислал пьяное письмо, где требовал немедленного ухода от Гали. „Уйди тихо, — писал он. — У Гали своя личная жизнь, и ей мешать не надо“. Галя была грустна и оправдывала себя тем, что Сергей не любит ее. Поэтому она и встречалась с Покровским.

Сергей вернулся опять к Гале. Казалось, ничего не случилось, все шло по-старому. Галя решила, что Сергей не придал значения их встрече, но она ошиблась» (ГЛМ; Материалы, с. 374–375).

Как свидетельствовала Е. А. Есенина, эта тема возникала в разговорах Есенина и Бениславской: «„Галя, Вы очень хорошая, Вы самый близкий, самый лучший друг мне. Но я не люблю Вас как женщину. Вам надо было родиться мужчиной. У Вас мужской характер и мужское мышление“.

Длинные ресницы Гали на минуту закрывали глаза и потом, улыбнувшись, она говорила: „Сергей Александрович, я не посягаю на Вашу свободу, и нечего Вам беспокоиться“» (ГЛМ; Материалы, с. 383).

В 1925 г. после разрыва с Есениным Бениславская писала в дневнике: «Лейтмотив, появившийся, правда, позднее — „как женщина не нравлюсь“. Дура я была бы после этого покорно склоняться со своей верностью, и все же до Л. <инициал не расшифрован>, даже „изменяя“, вернее, уходя от Сергея физически, я была ему верна, я всегда избегала людей, чем-либо интересных мне (избегала подсознательно). Я знала, что такой, как Покровский, ничего не может отнять во мне из того, что отдано Сергею, и Покровскому я ничего не отдавала, там я брала только ту теплоту и ласку, которые мне нужны были как воздух. Единственная измена — Л. Этой зимой я поняла, что если Сергея я люблю больше всего, больше, чем себя самое, то все же к Л. у меня не только страсть. Боже мой, ведь Сергей должен был верить мне и хоть немного дорожить мной, я знаю — другой такой, любившей Сергея не для себя самой, другой он не найдет; и Сергей не верил, швырялся мной. И если я не смогла отдать Сергею все совсем, если я себя как женщину не смогла бросить ему под ноги, не смогла сломать свою гордость до конца, то разве ж можно было требовать это от меня, ничего не давая мне?» (Материалы, с. 114–115).

210. В. И. Эрлиху. 24 марта 1925 г. (с. 207). — Эрлих, с. 74 (фрагмент). Полностью — Есенин 5 (1962), с. 202.

Печатается по автографу (ИРЛИ, ф. В. И. Эрлиха).

Вот я снова ~ собираюсь в 20-х числах обязательно уехать. — Есенин выехал в Баку 27 марта.

Я еду в Тифлис, буду редактировать лит<ературное> прилож<ение>. — 22 апр. 1925 г. в газ. «Вечерняя Москва» (раздел «Литературная хроника. Среди писателей и поэтов») сообщалось: «С. Есенин принял на себя заведование литературно-художественным отделом газеты „Заря Востока“ в Тифлисе». В течение этой поездки на Кавказ Есенин не побывал в Тифлисе. Замысел о редактировании литературного приложения к З. Вост. не осуществился.

Привет Сене и всем, кто не продал шпаги наших клятв и обещаний. — Речь идет о С. А. Полоцком и других членах ленинградского «Воинствующего ордена имажинистов». Здесь реминисцированы строки стихотворения М. Ю. Лермонтова «Воздушный корабль» (1840): Другие ему изменили И продали шпагу свою. (Лермонтов М. Ю. Сочинения. Изд. 5-е. М.: А. С. Панафидина, 1912, стб. 138).

211. Н. Н. Накорякову. 27 марта 1925 г. (с. 207). — НС, 1962, № 4, с. 189 (публ. Е. А. Динерштейна).

Печатается по подлиннику (ИМЛИ), исполненному рукой В. Ф. Наседкина; подпись и дата — рукой Есенина.

Адресат письма, член правления Государственного издательства РСФСР, в 1925 г. заведовал отделом художественной литературы издательства.

Я уезжаю на Кавказ…— Дата под текстом комментируемого письма совпадает с днем отъезда Есенина из Москвы в Баку.

Дело с альманахом «Поляне» представляю себе ~ Наседкиным. — Последний вспоминал: «В первой половине марта Есенин заговорил об издании своего альманаха. Вместе составляли план. Часами придумывали название и наконец придумали:

— Новая пашня?

— Суриковщина.

— Загорье?

— Почему не Заречье?

— Стремнины?

— Не годится.

— Поляне.

— По-ля-не… Это, кажется, хорошо. Только… вспоминаются древляне, кривичи…

Остановились на „Полянах“. На другой день о плане сообщили Вс. Иванову. Поговорили еще. Редакция: С. Есенин, Вс. Иванов, Ив. Касаткин и я — с дополнительными обязанностями секретаря.

Альманах выходит два-три раза в год с отделами прозы, стихов и критики. Сотрудники — избранные коммунисты-одиночки и „попутчики“.

Прозаиков собирали долго. По замыслу Есенина, альманах должен стать вехой современной литературы, с некоторой ориентацией на деревню. Поэтов наметили скорей: П. Орешин, П. Радимов, В. Казин, В. Александровский и крестьянское крыло „Перевала“.

Пошли в Госиздат к Накорякову. „Основной докладчик“ — Есенин. Я знал, что Есенин говорить не умеет, поэтому дорогой и даже в дверях Госиздата напоминал ему главные пункты доклада.

Но… ничего не помогло. Вместо доклада вышла путаница. Накоряков деликатно, как будто понимая все сказанное, задал Есенину несколько вопросов. Но с альманахом ничего не вышло. Есенин через две недели опять уехал на Кавказ, поручив Вс. Иванову и мне хлопотать об издании» (Восп., 2, 304–305).

178