«Цветы», как хочешь, печатай или не печатай. — О публикации поэмы см. коммент. к п. 191.
Стихи о Персии я давно посвятил тебе ~ Всё это полностью будет в книге. Она выйдет отдельно. 20 стих<отворений>. — Книга, получившая название «Персидские мотивы», вышла в свет в мае 1925 г. в издательстве «Современная Россия» с посвящением: «С любовью и дружбою Петру Ивановичу Чагину». Тираж книги — 5000 экз. Кроме 10 стихотворений цикла «Персидские мотивы», давшего название всему сборнику, в нем помещены поэма «Мой путь» и четыре стихотворения: «Отговорила роща золотая…», «Сукин сын», «Этой грусти теперь не рассыпать…», «Низкий дом с голубыми ставнями…», объединенные в раздел «Рябиновый костер». Отдельной книгой цикл «Персидские мотивы» издан не был. Из предполагаемых 20 стихотворений Есенин написал только 15. Они вошли в Собр. ст. (подробнее см. коммент. к циклу «Персидские мотивы» в т. 1 наст. изд., с. 638–642, а также статью В. Вдовина «Неизвестные страницы биографии Есенина» (гл. «Несостоявшееся издание „Персидских мотивов“») — сб. «Есенин. Проблемы творчества». М., 1978, с. 338–342). См. также письмо П. И. Чагина С. А. Толстой-Есениной от 6 окт. 1945 г. и коммент. к нему (Письма, 484–485).
194. Н. К. Вержбицкому. 31 декабря 1924 г. (с. 196). — Есенин 5 (1962), с. 195.
Печатается по автографу (ГЛМ).
Черт знает что такое ~ прыгающего на нас моря. — В конце дек. 1924 г. на Закавказье обрушилось стихийное бедствие, описанное адресатом в его воспоминаниях так:
«Циклон вызвал невиданный в тех местах холод, ударил пятнадцатиградусный мороз. В течение нескольких дней на побережье Черного моря погибли все цитрусовые насаждения и громадные эвкалипты. Ветер ураганной силы вздыбил море, и в нем гибли океанские суда. Трехметровые волны с пенистыми гребнями, ревя, докатывались до стен дома, в котором жил Есенин. Улицы города были завалены снегом, и по ним бегали волки. Прекратилось железнодорожное сообщение, обрушились телеграфные провода. В довершение всего началось землетрясение…» (Вержбицкий, с. 111). Тогдашние погодные сводки см., напр.: З. Вост., 1924, 24 дек., № 761; 27 дек., № 764; 31 дек., № 767. Под впечатлением происходящего Есенин написал тогда стихотворение «Метель» (наст. изд., т. 2, с. 148–152).
…письмо ~ к тебе истрепалось у меня в кармане. — Есенин приехал из Тифлиса в Батум 7 или 8 дек. вместе с Вержбицким и художником К. А. Соколовым. Затем (до 17 дек.) друзья Есенина вернулись в Тифлис. Истрепавшееся «в кармане» поэта (и, очевидно, утраченное) письмо было, скорее всего, ответом на письмо Вержбицкого к нему от 18 дек. (текст — Письма, 260–261).
Как с редакцией? — Вопрос связан с фразой Вержбицкого из письма от 18 дек.: «Мои планы? Все будет зависеть от переговоров в редакции». Вержбицкий ответил (в письме до 7 янв. 1925 г.):
«Я бросил службу в „Заре Востока“, объяснился с Лифшицем, и мы с ним очень хорошо договорились: я выполняю только литературные заказы, сдельно. Уже печатается мой роман. Продал хороший рассказ, только что написанный. Даю в газету всякие мелочи. Много работаю дома» (Письма, 270, с ошибочной датой: «Между 19 и 23 янв. 1925 г.»; выделено автором; упомянутый роман назывался «Два и один», а рассказ — «Всяк сверчок…»). См. также п. 198 и коммент. к нему.
Что Зося…— Речь идет о жене адресата С. Н. Вержбицкой в связи с тем местом его письма от 18 дек., где сообщалось, что по возвращении из Батума его «встретили печальные, усталые глаза Софьи Николаевны. Она не знала, радоваться ей или нет? В течение часа отношения были упорядочены, мы сидели за столом, ели котлеты и пили твое здоровье. Но я думал: искусно склеенная чашка все-таки — не что иное, как разбитая посуда» (Письма, 261). Вержбицкий ответил: «На Коджорской улице — тишь и гладь. Отношения с Зосей налажены» (Письма, 270).
…где Костя? — Вержбицкий ответил: «Костя приоделся. Живет у Ольги <знакомой Соколова>. Бывает у нас редко. Бякает по-прежнему» (Письма, 270).
Miss Olli ~ не кодвору. — Речь идет «об Ольге Кобцовой, гимназистке, с которой поэт познакомился <…> по приезде в Батум» (Хроника, 2, 325). Л. И. Повицкий вспоминал об этом:
«Одно время нравилась ему в Батуме „Мисс Оль“, как он сам ее окрестил. С его легкой руки это прозвище упрочилось за ней. Это была девушка лет восемнадцати, внешним видом напоминавшая гимназистку былых времен. Девушка была начитанная, с интересами и тяготением к литературе, и Есенина встретила восторженно. <…>
Я получил от местных людей сведения, бросавшие тень на репутацию как „Мисс Оль“, так и ее родных. Сведения эти вызывали предположения, что девушка и ее родные причастны к контрабандной торговле с Турцией, а то еще, может быть, и к худшему делу. Я об этом сказал Есенину. Он бывал у нее дома, и я ему посоветовал присмотреться внимательнее к ее родным. По-видимому, наблюдения его подтвердили мои опасения, и он стал к ней охладевать. Она это заметила и в разговоре со мной дала понять, что я, очевидно, повлиял в этом отношении на Есенина. Я не счел нужным особенно оправдываться. Как-то вскоре вечером я в ресторане увидел за столиком Есенина с „Мисс Оль“. Я хотел пройти мимо, но Есенин меня окликнул и пригласил к столу. Девушка поднялась и, с вызовом глядя на меня, произнесла:
— Если Лев Осипович сядет, я сейчас же ухожу.
Есенин, иронически улыбаясь прищуренным глазом, медленно протянул:
— Мисс Оль, я вас не задерживаю…
„Мисс Оль“ ушла, и Есенин с ней порвал окончательно» (Восп., 2, 248).
Комментируемый фрагмент является ответом как на слова Вержбицкого в его письме от 18 дек. («…сейчас же садись и пиши мне <…> о твоей неожиданной любви…» — Письма, 261), так и на восторженные пассажи К. Соколова в его письме Есенину от 17 дек.: